Homosexuality as a psychoneurosis in the light of the doctrine of the dominant

Abstract

In the old days, at least this is what veterans of medicine say, the patient usually expected from the doctor an appropriate conclusion about his state of health and “with his thought he did not want to boldly know the secrets, it is wise for them to be intimate from us”. Now it is a completely different matter. The patient often comes to the doctor with a ready-made diagnosis and sometimes considers himself competent in such medical matters, which, by the way, are destined to remain with questions.

Full Text

В старину, по крайней мере так передают ветераны медицины, больной обычно ожидал от врача соответствующего заключения о состоянии своего здоровья и „мыслью своей не желал дерзновенно знать тайны, им мудро от нас сокровенной“. Теперь—совсем другое дело. Больной сплошь и рядом приходит к врачу с готовым диагнозом и подчас считает себя компетентным в таких медицинских вопросах, которым, кстати сказать, суждено вопросами и остаться. Особенно модным является в наше время учение о внутренней секреции, о существовании гормонов; наши больные почти все об этом осведомлены, они охотно относят за счет внутреннейсекреции все имеющиеся у них непорядки, начиная от преждевременной плешивости и кончая табетической стрельбой в конечностях. „Внутренняя секреция“ склоняется и спрягается тогда на все лады, начиная от безобидного исследования по Мануйлову и кончая мечтами о Штейнаховских метаморфозах.

Гормональная деятельность безусловно является одним из тех могучих китов, на которых держится наше физиологическое благополучие, но только одним из них, ибо мы носители и таких анатомо-физиологических механизмов, которые на протяжении всей фило- и онтогенетической эволюции человека стремились подчинить своей власти мир чувствований, мир инстинктов, мир гормонов. Про эти механизмы мы должны всегда помнить при оценке человеческой личности и поведения.

Вот перед нами целая серия больных, скажем, мужчин-гомосексуалов. которые ждут от нас ответа, почему при полной половой потенции и при внешне правильной, в большинстве случаев, мужской генитальной организации они чувствуют влечение не к лицам противоположного пола, а к мужчинам и нередко только к мальчикам. Этого ответа ждет, быть может, не только больной, но и суд, которого интересует целый ряд вопросов: исправим ли больной или нет, какая мера исправления (resp. лечения) может оказаться целесообразной для данного сѵбъѳкта, изоляция ли или лечение, и где; следует ли искать корни извращения полового чувства в дегенеративной конституции субъекта, или же в окружающей его социальной среде и т. д. и т. п.

Уже при беглом их осмотре и опросе мы чувствуем, что гомосексуалисты не могут быть измерены нами одной и той же меркой; у одного извращена цель чувственного направления, у другого—только лишь объект общения; в одном случае перед нами феминизированная конституция, в другом—никакого уклонения от нормы. Один больной пользуется и женской, и мужской любовью, но предпочитает мужскую, другой с чувством брезгливости относится к мысли о физическом общении с женщиной. Опрашивается, все ли они действительно гомосексуалы в эндокринологическом смысле слова и не представляют ли они собой, хотя бы даже в большинстве, всего только лишь психоневротиков?

Нет сомнений, что в единичных случаях мы встречаемся с такого рода гомосексуалами, при оценке личности которых эндокринология празднует каждый раз свой очередной триумф. Мы имели возможность видеть, как в двух случаях гомосексуализма, при наличии внешне феминизированной конституции, эти мужчины дали реакцию Мануйлова „слабо женскую“ (исследование производил по моей просьбе д-р А. П. Фридман в клинике нервных болезней профессор. М. П. Никитина). Одним словом, гормонообразовательная деятельность может менять человеческий облик и поведение, это истина, не требующая в настоящее время особых доказательств.

Но в вашей повседневной амбулаторной практике мы встречаемся с целым рядом больных гомосексуалов, поведение и направление полового чувства которых не может найти себе объяснения во внутренней секреции. К ним также неприменим взгляд Ulrich’a, Кrafft-Ebing’a, Hirschfeld’a, Charcot, Chevalier и друг., признающих врожденный характер гомосексуализма. Скорее можно в отношении их принять мнение Сhrеnck-Nоtzing’a, Kr äpe1in’a, что „у психически ненормальных людей ко времени наступления половой зрелости еще не дифференцированное половое чувство под влиянием внешних сильных впечатлений отклонялось в определенном направлении“. Это мнение более правильно, если сделать еще оговорку, что „уклонение полового чувства под влиянием внешних сильных впечатлений“ возможно не только у „психически-ненормальных“, но и у психически-здоровых субъектов. Внешняя среда в широком смысле слова является могучим фактором в деле формации и эволюции как внешности физиологических отправлений человека, так и всего его психического уклада и особенностей поведения, причем под окружающей средой мы должны понимать не только окружающую человека атмосферу воздуха, тепла, электро-магнитных волн и т. п., но и весь тот комплекс разнообразно-сочетающихся между собой жизненных явлений-агентов, которые воздействуют на индивидуум, оставляя следы в его нервном механизме и требуя от последнего ответной реакции: прежде всего окружающих его людей, общество, нераздельным звеном которого он и является.

Но несмотря на такое, всем нам известное и обычное явление, мы, при оценке личности и поведения больного, хотя бы того же гомосексуала, не особенно часто принимаем во внимание детство. И только тогда, когда мы сами заражены психо-аналитическим микробом—мы обращаем взор больного в сторону детства, в течение которого формировалась его психика, связь с которым и поныне не порвана, и в дебрях которого мы находим и те патогенные влияния, которые приводили уже когда - то больного мальчика к определенным поступкам, повторящимся теперь, спустя много лет, в несколько измененном виде и при измененных условиях. Другими словами корни псевдогомосексуализма мы нередко находим на этапах детства и он представляет собой регрессию к инфантильным. переживаниям, влечениям и поступкам.

Прежде чем доказать, что эта психоаналитическая формула справедлива (а лучшим доказательством послужит физиологическое ее обоснование), мы позволим себе перелистать несколько страничек истории и просмотреть историческую галлерею гомосексуалов, собранную Мо11’ем в его обстоятельной монографии: „Половое извращение“. Мы увидим,что целый ряд лиц своими сексуальными наклонностями меньше всего могли быть обязаны своему инкреторному аппарату и в гораздо большей мере могли черпать материал для своих вожделений во всей той окружающей атмосфере, которая вокруг них царила, и в тех гомосексуальных очагах и культах, которые в разные времена насчитывались далеко не единицами. Культ Ваала, мистерии Изиса и Озириса в Египте, культ Молоха и Астарты—известные гомосексуальные очаги. В греческих мифах, в отношениях Зевса к Ганимеду, Аполлона к Гиацинту, Геркулеса к Гитасу—гомосексуализм находит свое отражение. В законах Моисея и Солона имеются указания на педерастию. Аристофан, Платон и Плутарх указывают на связь между гомосексуальной любовью и физическими упражнениями в школах и о процветании гомосексуализма во времена Фемистокла. Цицерон упоминает даже о lex scatinia, карающем педерастию. Геродот и Гиппократ видят в гомосексуализме социальное явление у скифов, македонян. Из отдельных личностей обращает на себя внимание прежде всего Юлий Цезарь, имевший первую гомосексуальную связь с королем Нико- медом в Вифинии и остававшимся впоследствии ярым гомосексуалом, непорывавшим однако связи и с женской половиной. Курий выразился о Цезаре таким образом, что он „муж всех женщин и жена всех мужчин“ (сомнительно, чтобы в такой оригинальной, сексуальной установке играла бы какую-нибудь роль внутренняя секреция). Нерон также чувствовал себя то мужчиной и требовал, чтобы с молодым Спором обращались как с его женой, то женщиной, взяв себе мужа Дорифора.

Если вернуться теперь к прерванной нами мысли, что корни гомосексуализма, как психоневроза, мы должны искать в детстве и видеть в этом половом извращении регрессию к инфантильной психической установке, уже раз имевшей место, то мы увидим, что такая формулировка оправдывает себя не только с точки зрения психологии, вернее психоанализа, но и физиологии. Психоанализ дает нам возможность во многих случаях ретроспективно обнаружить у больного такого рода ситуацию, и эта ситуация встречается в анналах почти каждого психо-гомосексуала.

В детские годы мальчик подвергается специальному обучению у своих сверстников чаще всего акту онанирования. Впервые искусственно вызы вается тот симптомокомплекс, который А. А. Ухтомский отметил термином „доминанта“ „Достаточно стойкое возбуждение, протекающее в центрах в данный момент, приобретает значение господствующего фактора в работе прочих центров: накапливает в себе возбуждение из отдаленных источников, но тормозит способность других центров реагировать на импульсы, имеющие к ним прямое отношение“^[1]. Имевшая хотя бы один раз место половая доминанта,—биологически и физиологически весьма могучий фактор, за которым „скрывается возбуждение центров и в коре, и в подкорковых аппаратах, и в продолговатом мозгу, и в поясничных отделах спинного мозга, и в секреторной и сосудистой системе“,—оставляет свой глубокий след на нервной системе малыша. Последний неоднократно подвергается искушению со стороны товарищей (или под влиянием уже его собственных побуждений) и половая доминанта неоднократно восстанавливается. Часто дело ограничивается не онанированием соло, а гораздо чаще мальчики (и нередко девочки) прибегают к т. н. „взаимному онанированию“, создавая подчас целые оргии.

Согласно принципов учения о доминанте,—последняя составляется из соматических и кортикальных („психических“) компонентов. Такими «кортикальными („психическими“) компонентами доминанты являются в этом случае многие представления, сопровождающие процесс возникновения, протекания и угасания доминанты, и между прочим, а может быть, главным образом, представления о мальчуганах—непременных участниках и виновниках всей соответствующей ситуации. Устанавливается таким образом прочная связь между соматическими компонентами доминанты и кортикальными в виде представления о мальчуганах. Эта связь играет свою роль, как уже было сказано, не только в процессе восстановления доминанты, но и в процессе ее разряда. Другими словами, кортикальные компоненты не только способны привести к восстановлению доминанты, но они же непременные участники ее разряда. У мальчика появляется потребность не только в онанировании в присутствии товарища и с участием последнего, но и оргазм наступает также в общении с тем же товарищем.

В дальнейшем, представим себе, мальчик удаляется из развращающей его среды. Его перевозят в другой город или он попадает в надлежащие воспитательские руки, умеющие его отвлечь в другую сторону, переключая его сексуальную энергию в другого рода русло, сублимируя ее в обучение науками, искусством, спортом и т. д. (создавание „компенсирующих“ доминант). Ясно, что половая доминанта может долгое время не повторяться. Навсегда ли она погасла? Конечно, нет. Она не только может, но и должна восстановиться и именно в периоде полового созревания. Но одного стимула со стороны эндокринного аппарата, т. е. одних соматических факторов для восстановления целостной доминанты окажется недостаточным, ибо эти соматические факторы уже некогда были связаны и довольно прочно с кортикальными. Чтобы доминанта проделала всю свою эволюцию, чтобы она возникла, нарастала и погасла, требуется, чтобы весь тот проторенный когда-то нервный путь, по которому она уже шла, вновь восстановился. Поэтому соматические компоненты доминанты, ожившие под влиянием внутренней секреции в периоде полового созревания, приводят к оживлению и тех кортикальных компонентов, с которыми они уже были когда-то в родстве; другими словами, мужчину начинает тянуть к мужчине или к мальчику, а женщину к женщине, и возникает психоневроз в виде гомосексуализма². У такого гомосексуала, если это мужчина, дело сводится не только к тому, что его волнует образ мужчины или образ мальчика. Он не чуждается иногда и общения с женщиной. Но при полной половой потенции он не испытывает при этом полного оргазма, ибо разряд половой доминанты не происходит полностью. Вполне же половой аппетит он испытывает в том только случае, когда он сходится с лицом одного с ним пола, т. е. тогда, когда представление об этом лице, как кортикальные (психические) компоненты, прочно вновь связываются с соматическими компонентами доминанты в одно крепко спаянное условно-рефлекторное кольцо.

Такова же часто этиология и патогенез, лежащие в основе садизма и мазохизма, носители которых обязаны своим половым извращением инфантильным этапам жизни, когда чувственность ассоциировалась с представлениями о наказании и избиении, которому ребенок нередко подвергается. Нам скажут, что многие из нас подвергаются телесному наказанию в детстве, однако мы не становимся садистами и мазохистами. Однако, не всякий отец или мать или даже врач, или воспитатель допускает возможность раннего проявления сексуального влечения. Если малыш упорно потирает пальцами свои гениталии—то в этом видят дурную“ привычку, конечно асексуальную, если девочка часто закидывает ножку на ножку и меняется в лице—то это тоже „привычка“. Пусть здесь корень зла лежит в глистах или в развращающем влиянии няни, но факт остается таковым, и влечение к „привычке“—влечение сексуальное. И вот тут-то не все равно, за что нас наказывают, или, вернее, какого рода влечение сопровождает акт наказания: бьют ли нас в детстве за подобного рода привычки или за то, что, скажем, мы поломали куклу, за которой потянулась наша ручка. В последнем случае мы перенесем наказание легко, без особых последствий для своего будущего, ибо в этом случае содержание самого влечения (влечения к игрушке) биологически неинтересно и неважно для нашего индивидуума с его фило- и онтогенетической историей. Но там, где содержание влечения биологически важно для нашей видовой наследственности и истории, там грубое подавление этого влечения не проходит бесследно. Особенно, если налицо телесное наказание, падающее на нас в тот момент, когда организм во власти половой доминанты. Согласно законов последней разнообразные раздражения, которой подвергается в момент возникновения доминанты нервная система, „действуют в руку подкрепления“ ее, в данном случае полового возбуждения. Лежащие в основе последнего соматические компоненты стимулируются не только эндокринным, искусственно возбужденным аппаратом. Соматические компоненты подкрепляются здесь и добавочными агентами, влияющими на соматику, а именно теми раздражениями, которые возникают в результате побоев, наносимых палкой, плетью и т. п. В дугу доминанты входят новые составные части, участвующие в момент разряда доминанты. Поэтому нет ничего удивительного, когда у такого человека и в периоде возмужалости половое возбуждение и удовлетворение возможно лишь в том случае, когда создаются вновь все те условия, в которых уже протекала не раз имевшая место в его истории половая доминанта. Выльется ли это половое извращение в мазохизм или садизм—это уж будет зависеть от многих побочных и разнообразных факторов, прикрывающих собой набросанный нами психофизиологический чертеж.

Теперь спрашивается, как быть с таким психогомосексуалом в том случае, когда он обращается к нам за помощью, а еще хуже, когда он понадает на скамью подсудимых? Каким медицинским путем мы должны идти в деле оценки его личности, прогноза и терапии?

Начнем с того, что обычный судебно-следственный материал, который может быть собран в отношении такого социально-больного человека, не может считаться полным, если он будет собираться только общепринятым и всем известным способом. Обычно ведущееся в таких случаях судебное следствие может обнаружить и сообщников преступления, и место действия, и все подробности, связанные с последним, но почему он одержим этим извращением, оно установить не сможет. Этого не сможет установить и психиатрическая экспертиза, если она будет подходить к оценке личности, пользуясь той методикой, которой она до сих пор пользовалась. „Дегенеративная конституция“, „отягощенная наследственность“, и „половая психопатия“—терминология, которая мало чем может помочь юристу в деле обнаружения действительного корня зла. Такой подсудимый подлежит, наряду с обычной, также и психоаналитической следственной обработке, которая одна может бросить свет на всю тайну гвенность и загадочность всякого преступления, и в частности полового. Психоанализ, введенный в судебно медицинскую практику, послужит не только целям обнаружения всего того, что находится по ту сторону видимой оценки человеческой личности и поведения, но и целям лечебным, ибо по существу своему он не только исследовательский, но и лечебный метод. ³ Следует помнить, что никакое строгое осуждение подсудимого, никакая строгая изоляция не может вылечить психогомосексуала. Вылечить его может только тот же психонализ, в том случае если ему удастся обнаружить у больного те вытесненные в бессознательное переживания детства, которые сыграли свою роль в патогенезе симптома и которые теперь лежат в основе психоневроза, но вместе с тем недоступны сознанию его носителя. Если же путем психоанализа извлечь эти вытесненные в бессознательное образы прошлого и сделать их доступными сознанию их носителя—он должен, согласно учения Freud’a. от них избавиться.

Но это язык психологии. Как же себе представить процесс излечения психогомосексуализма с точки зрения того же учения о доминанте? Мы видели выше, что в основе гомосексуализма, как психоневроза, лежат инфантильные сексуальные проявления, выражавшиеся физиологически в том, что соматические компоненты половой доминанты сопровождались каждый раз кортикальными в виде представления о соучастнике полового акта—мальчике. За этот счет мы относили влечение к мальчику или мужчине у взрослого гомосексуала. Последний, со своей стороны, нам часто указывает, что он сам не рад своему извращению, он просит у нас помощи и содействия в том. чтобы дать ему возможность избавиться от этого извращения: другими словами, он просит, чтобы мы помогли ему заменить представление о мальчике образом женщины. Можем ли мы это сделать? Да, можем. Но каким образом? Ведь для этого, само собой понятно, мы должны были бы вернуть его в положение ребенка, омолодить его на несколько десятков лет, чтобы у него, вновь превращенного в малыша, искусственно вызвать половое возбуждение и чтобы это сделал уже не товарищ-мальчик, а женщина. Тогда, согласно всех наших рассуждений, впервые появившаяся доминанта имела бы в составе своих кортикальных компонентов представление о женщине. Поспешим оговориться, что под омоложением субъекта и его превращением в малыша мы разумеем, конечно, не физическое превращение. Достаточно, если мы путем психоанализа мы сумеем добиться, если так можно выразиться, мыслительной регрессии к инфантильным переживаниям, если мы сумеем снять всю ту амнезию, которая плотно прикрыла собой все детство больного. Но сумеем ли мы, если так можно выразиться, задним числом, как-нибудь повлиять на ход доминанты, с тем чтобы заменить одни кортикальные компоненты другими? Обратимся вновь к страницам рефлексологии, к тому же учению о доминанте. „Большее или меньшее восстановление всей прежней констеляции, отвечающей прежней доминанте, говорит А. А Ухтомский, приводит к тому, что прежняя доминанта переживается или в виде сокращенного символа (психологическое „воспоминание") с едва приметными возбуждениями в мышцах, или в виде распространенного возбуждения со всеми прежними сосудистыми и секреторными явлениями. В связи с этим прежняя доминанта переживается или очень сокращенно с весьма малой инерцией—одними церебральным компонентами, или она переживается со всею прежней инерцией, надолго занимая собою работу центров и вытесняя в них прочие реакции“. Из сказанного видно, что в нашем случае психологическое „воспоминание“ знаменует собственно собой восстановление имевшей место в прошлом доминанты. Это явствует и из той эмоциональной окраски, которая свойственна больному в тот момент, когда он психоаналитически подбирается к пережитой сексуальной ситуации. Он краснеет, волнуется, подчас слегка вздрагивает („едва приметные возбуждения в мышцах“), одним словом, мы имеем пред собой в данный момент соматические проявления—компоненты какого-то образовавшегося в данный момент (момент воспоминания) возбуждения в нервной системе. Но половое ли это возбуждение? Прежде всего сам больной нам в этот момент указывает на сексуальный характер возбуждения. И ему легко поверить. Следовательно, мы путем психоаналитической техники добиваемся того, что больной возвращается ассоциативно к тому этапу детства, когда доминанта имела место впервые, и ему становится понятным, что зло все в том, что ее кортикальные компоненты оказались другими, чем должны были быть. Для него становится ясным, что если бы первые его сексуальные проявления ассоциировались бы с образом женщины—он был бы здоров. Больше того, когда это становится ему понятным, он и выздоравливает.

Но почему? В чем же заключается физиологический корректив, который мы при этом вносим в его психику? Почему с осознанием сущности симптома и его патогенеза больной выздоравливает? Следует помнить, что даже самый примитивный условный рефлекс, который лежит в основании нашей психической деятельности, не только формируется в области сознания, т. е. в том „участке больших полушарий, где в данный момент при данных условиях, обладающих оптимальной возбудимостью легко образуются новые условные рефлексы“ (И. П. Павлов), но и угасание рефлекса, разрыв его дуги, возможен также в той же области сознания. Когда мы у собаки с установившимся условным рефлексом-слюноотделением на условный раздражитель-звонок—перестанем подкреплять условный раздражитель безусловным—мясом, рефлекс начнет постепенно исчезать и совсем погаснет. Погашение рефлекса произойдет при этом не только в силу того, что мы выключили из дуги его безусловный раздражитель, но в неменьшей мере и потому, что размыкание дуги произошло не где нибудь, а в области коры больших полушарий головного мозга, в том ее участке, в котором произошло ее замыкание и, „который в данный момент при данных условиях обладает оптимальной возбудимостью“, т. е. в области сознания. Как часто мы с трудом соглашаемся с теми или иными новыми идеями и как часто нам трудно отказаться от старых навыков, старых, прочно спаянных со всем нашим существом идей, чувствований и влечений! И не можем мы от них отказаться не потому, что этому препятствуют наши инстинкты и не потому, что того или иного положения не переваривает наш желудок или какой - нибудь подкорковый узел, а потому, что в коре, в анатомическом субстрате нашей сочетательно-рефлекторной деятельности, еще не образовалась та „оптимальная возбудимость“, при которой новая идея или новое положение могло бы быть легко „осознанным“ и принятым в качестве нового звена в нашу сложную психическую цепь. Только лишь в области сознания возможно размыкание дуги старого условного рефлекса, лежащего нередко в основе патогенеза отдельного психоневроза. Излечить последний—значит разорвать дугу условного рефлекса, лежащего в основе психоневроза, и разорвать ее в том месте, где она сомкнулась, т. е. в области сознания больного. Вот почему психологическое „воспоминание“ в процессе психоанализа, знаменующее собой восстановление когда-то имевшей место доминанты, со всеми ее соматическими и кортикальными компонентами приводят одновременно и к замене одних кортикальных (психических) компонентов другими. Вот почему у гомосексуала психоанализ вытесняет представление о мужчине или о мальчике, заменяя это представление образом женщины. Осознание гомосексуалом сущности его заболевания не только освобождает его от его невротической установки на среду, но способствует и тому, что меняется его нравственный облик и поведение, характер которого он уже больше не связывает с висевшим над ним мечом „тяжелой наследственности" и пугалом „внутренней секреции“.

¹ А. А. Ухтомский. Принцип доминанты. Новое в рефлексологии и физиологии нервной системы. Госиздат, 1925 г.

² Не следует, однако, думать, что такова этиология и патогенез всякого пси­хического гомосексуализма. Сказанное нами относится лишь к частному, правда нередко встречающемуся, варианту.

³ Интересующимся вопросом о целесообразности применения психоанализа в судебно-уголовной практике рекомендую брошюру И. А. Передела: «Анализ одного убийства из ревности“. Ленинград. 1927 г.