№ 1 (2024)

Русский романтизм не был переходным звеном между классицизмом (сентиментализмом) и реализмом. Вслед за А. Шлегелем и Ж. де Сталь многие русские авторы видели в понятиях «классицизм» и «романтизм» две универсалии, описывающие все историческое пространство европейской культуры: классицизм рожден языческой античностью, романтизм — христианским средневековьем. Те же два универсальных начала развивались в творчестве русских писателей первой трети XIX века в теснейшем единстве и с исторической сцены исчезли одновременно.

В статье предпринята попытка уточнения устоявшегося взгляда на короткую и неудачную литературную биографию Я. А. Галинковского в рамках схемы «карамзинист — анти-карамзинист — шишковист» и выявления для него другого, в меньшей степени соотнесенного с центральной полемикой эпохи о старом и новом слоге и литературной власти, ближайшего круга лиц и культурных интересов — ученых переводчиков и критиков из среды «архаистов-просветителей».

В статье публикуется неизвестное послание в стихах «Юноше» (1846) из аксаковского архива, которое атрибутируется Н. М. Языкову. Анализируется поэтический диалог И. С. Аксакова и Языкова, нацеленный на обличение идеологии жоржсандизма. На материале неизданной семейной переписки уточняются имеющиеся сведения о начальном периоде взаимоотношений Аксакова и А. О. Смирновой-Россет.

В научный оборот вводится переписка видных общественно-политических деятелей 1860− 1880-х годов: публициста И. С. Аксакова и военного писателя Р. А. Фадеева. Письма представляют значительный интерес как для понимания малоизвестных нюансов общественной атмосферы пореформенного периода, так и для более углубленного изучения мировоззренческих споров представителей политической публицистики, которые внесли вклад в разработку приемлемой, с их точек зрения, программы дальнейшего развития России.

Статья посвящена истории кафедры русской литературы Санкт-Петербургского государственного университета — одной из лучших кафедр России/СССР ХХ века. Выделяются три эпохи ее развития, излагаются биографии многих ученых, представлена подробная библиография.

В связи с опубликованной А. В. Беляковым биографией татарского царевича Симеона Бекбулатовича, целый год, по требованию Ивана Грозного, сидевшего на московском престоле, в статье обсуждается знаменитая челобитная Грозного, адресованная царем его «заменителю». Челобитная считается образцом присущей царю «скоморошьей» манеры манипулировать словом, нашедшей отражение в серии известных его посланий. Автор предлагает понимать игровые приемы Ивана Грозного как серию конфессионально мотивированных поступков или высказываний. Это лучше согласуется с культурным контекстом XVI века, нежели распространенные в научной литературе ссылки на прикрываемую юродством изощренную жестокость тирана.

В первой половине XVII века после завоевания поляками Смоленска на польский язык было переведено житие святого Меркурия Смоленского. После отвоевания в 1654 году города русскими, в 1656 году был выполнен обратный перевод. В научный оборот вводится обнаруженный сокращенный вариант польского перевода жития, который показывает изменения в рассказе о святом некоторых смысловых акцентов. В работе прослеживается также последующая судьба образа Меркурия в польской письменности и религии вплоть до середины XX века, приводится текст жития на польском языке.

В статье рассматриваются аллюзии в повести Н. В. Гоголя «Записки сумасшедшего» на историю начального этапа Первой Карлистской войны в Испании. Анализируется информация об Испании, которой мог обладать автор во время работы над произведением. Показывается привязка некоторых дат, упомянутых в тексте, к реальным событиям 1833–1834 годов. Проводится параллель между героем повести Поприщиным и претендентом на испанский престол доном Карлосом.

В статье освещена история знакомства историка литературы, критика Ф. Д. Батюшкова и французского переводчика русской литературы М. Дени Роша. Письма Дени Роша показывают, как Батюшков способствовал контактам с русскими литераторами, консультировал в работе над переводами М. Горького, А. П. Чехова, В. Г. Короленко.

Давно замечено, что произведения ряда модернистов строятся кое в чем по образу и подобию детектива. Анализ произведений Белого, Пруста, Джойса, Платонова и Набокова показывает, что каждый из этих очень разных авторов исповедовал общий для всех принцип игры в загадки, и этот принцип лежит в основе особого способа повествования, который мы называем модифицированным детективом, или квазидетективом. Приемы создания загадок тоже во многом общие для них всех: умолчания, подача важного под личиной неважного, повествовательная инверсия, неясность ответов и отсутствие ясной постановки вопросов. Общим является и способ создания ключей для разгадки — неувязки между составляющими текста подсказывают читателю, что он стал жертвой обмана. Они отличаются великим разнообразием — от простой неувязки между двумя сообщениями до невидимого расхождения между планами изображения, когда, например, общие описания не согласуются с конкретными данными.

В статье рассказывается об истории взаимоотношений М. М. Пришвина и С. Т. Григорьева (на материале их переписки). Григорьев широко публиковался; это происходило до тех пор, пока рапповский критик С. Гаврилов не заявил в печати о враждебности художественных исканий Григорьева марксистско-ленинской теории. Вернуться в литературу писателю помог Горький. Переписку с ним С. Т. Григорьев возобновил при посредничестве Пришвина. Дружба двух литераторов продолжалась до самой смерти Григорьева в 1953 году. Приводимые в статье данные позволяют увидеть новые грани личности Пришвина.

В данной статье рассматривается вопрос о переводческой рецепции стихотворения Цао Чжи «Вздохи» в России. Характеризуя работы известных переводчиков — Л. Е. Черкасского, В. А. Журавлева, М. Е. Кравцовой, можно сделать следующие выводы: все переводчики показали высокую степень их адекватности оригинальному стихотворению. Все три перевода стихотворения «Вздохи» репрезентируют переводческую школу, заданную В. М. Алексеевым, где главная цель — передать смысловое наполнение, эмоциональность и образность оригинала. При этом можно проследить три стадии эволюции переводческого мастерства. Перевод В. А. Журавлева сосредоточился на адаптации китайской поэзии к художественному восприятию массового российского читателя. Перевод Л. Е. Черкасского обозначает вектор на объединение художественного воплощения оригинального текста и его исходных формальных и лексических особенностей. Перевод М. Е. Кравцовой — попытка показать читателю своеобразие китайской поэзии.

В заметке дается анализ отзывов на испанские переводы Константина Ивановича Тимковского (1814–1881), переводчика и пропагандиста испанской литературы в России. Ни в рецензиях современников, ни в работах советских времен, посвященных русской рецепции испанской драмы, не встречается указаний, что Тимковский переводил стихотворные драматические произведения прозой. Переводческие эксперименты Тимковского остались в стороне от магистральных путей, от сформировавшейся в России традиции перевода классической испанской драматургии.

[Рец. на:] Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. и писем: В 23 т. М.: Наука, 2023. Т. 5. 1126 с.

[Рец. на:] Тезаурус исторической нарратологии (на материале русской литературы): Экспериментальный словарь / Под ред. В. И. Тюпы. М.: Эдитус, 2022. 316 с.