Том 34, № 5 (2023)

В статье приводится критический анализ основных теоретических положений системно-коммуникативного подхода. В качестве отправной точки рассматривается посылка о коммуникативном взаимодействии как субстрате любых общественных интеракций, фундаменте социального как такого, которая концептуально обоснована в работах Н. Лумана. Обсуждаются структурообразующие разработки концептуального аппарата СКТ. Авторы реконструируют теоретический каркас системного анализа коммуникации на базе фундаментальных различений действия/переживания, Эго/Другого и сличения полей их комбинаций и констелляций. Предметно рассматриваются эмпирические исходы системного взгляда на коммуникацию, в ходе чего устанавливаются аномалии — лакуны, проблемные места или системные несоответствия хода коммуникативного взаимодействия в рамках предложенной унифицируемой схемы соотношения комбинаций/констелляций различений. Отдельное внимание уделяется сравнению и выявлению специфики научной и политической коммуникативных подсистем. За первой утверждается особый тип системно-коммуникативной рациональности, обосновывается удвоение бинарного кода истина/ложь в приложении к научному знанию, предлагается вариант решения геттьеро-подобных парадоксов силами СКТ, а также отмечается потенциал СКТ в ранжировании видов научного знания, обусловленный эволюционным механизмом отбора как части методологического базиса СКТ. Политическая коммуникативная подсистема приводится авторами к анализу в системном напряжении с научной, в ходе чего выявляются алгоритмы рационального вхождения и самовоспроизводства по средствам бинарных оппозиций и связей акторов (власти, социальных движений, массмедиа и т.д.).

На примере развития донорства органов и тканей человека рассматриваются этический и связанный с ним эпистемологический статус мертвого тела. Важными факторами формирования того и другого статуса выступают социокультурные и религиозные традиции, мировоззренческие предпосылки, а также семейные установки и представления о частной жизни. На основе учета данных факторов анализируются моральные коллизии, которые возникают в процессе развития новых либеральных форм органного донорства и трансплантации органов, основанных на ресурсном подходе к мертвому телу и демонстрирующих существующее напряжение между пониманием (мертвого) тела как общего блага и представлением о теле как частной вещи. Показано, что в процессе развития практики донорства органов и тканей этический и эпистемологический статус мертвого человеческого тела проблематизируются в существующей системе ценностных дихотомий — между коммодифицируемым и некоммодифицируемым, общественным и частным, автономным и инструментализируемым отношением к человеческому телу.

Предмет статьи — прогулка как специфическая практика повседневной жизни человека в городе, а также феномен walkability: свойство среды обитания быть пригодной для передвижения человека пешком. В статье отмечается, что сам термин walkability является новым и применяется преимущественно в области городских исследований (Urban Studies). При этом само явление — прогулка человека в пространстве города — намного раньше было осмыслено в контексте философии, социальной теории и общественно-политической мысли. С опорой на работы Вальтера Беньямина, Мишеля де Серто, Ги Дебора показано, что происхождение бесцельной прогулки хронологически связано с эпохой Модерна, а с точки зрения организации среды обитания коррелирует с определенным этапом в развитии городов. В статье также проанализирован ряд политических аспектов walkability, в частности, отмечается, что характер властной спатиальности в городской среде во многом обуславливает ее доступность/недоступность для пешеходов, определяет маршруты перемещения человека по городу, размечает границы «мест памяти» и т.д. Делается вывод, что повышение уровня и качества walkability в современных городах не только целесообразно с утилитарной, градостроительной точки зрения, но и политически справедливо по отношению к человеку — жителю этих городов.

Предпринята попытка решить загадку, которая вот уже 250 лет занимает умы историков. Речь идет об авторстве путевых заметок некоей «Великой особы», совершившей в 1697–1699 годах большой европейский вояж: из Москвы в Голландию, потом по Рейну в Южную Германию, далее через австрийские Альпы в государства Италии и затем, повторив обратный путь из Венеции в Амстердам, через Гамбург и Ригу в Москву. Долгое время считалось, что «Великая особа» — это молодой русский царь Петр Романов, поехавший в те годы в Европу в составе Великого посольства. Однако тот очевидный факт, что маршруты Петра I и неизвестного Анонима не совпадают, подвиг историков внимательнее приглядеться к другим кандидатам в «Великие особы». В последние годы загадочного Анонима стали искать среди иных участников Великого посольства, по каким-то причинам «отколовшихся» от головной группы. Постепенно сформировалось мнение, что «Великая особа» — это всего лишь «праздный путешественник», а его путевые записки — не более чем «туристический дневник». На основе изучения новых материалов автор статьи доказывает, что под именем «Великой особы» по Европе разъезжал по заданию царя Петра его личный друг, будущий известный дипломат и государственный деятель, князь Петр Алексеевич Голицын (1660–1722).

В статье рассматриваются основные идеи советского марксистского гуманизма. Показано, что, несмотря на идеологический контроль над культурой и наукой, начиная с середины 1930-х годов в советской философии складывается оригинальная версия восточно-европейского марксистского гуманизма. На наш взгляд, советский марксистский гуманизм возникает, во-первых, в результате дебатов 1920–1930-х годов о пролетарской культуре и о гуманизме, а во-вторых, как антифашистское движение. В рамках исследования феномена советского марксистского гуманизма мы обращаемся к анализу трех ключевых нарративов, сложившихся в дискурсе советской философии: пролетарскому гуманизму, социалистическому гуманизму и коммунистическому гуманизму. Пролетарский гуманизм (М. Горький, М. Петросян), на наш взгляд, исторически соответствовал периоду непримиримой идеологической борьбы с абстрактным гуманизмом и фашизмом. Социалистический гуманизм (Н. Бухарин, П. Федосеев, Ф. Константинов) уделял основное внимание материальным и духовным условиям воспитания всесторонне развитой личности. Коммунистический гуманизм (И. Фролов) соответствовал этапу научно-технической революции, периоду международной разрядки, курсу на демократизацию и гласность во внутренней политике.

Начиная с середины XX века в научно-фантастической литературе складывается направление, получившее статус серьезной философской (интеллектуальной) художественной прозы. Его наиболее показательным примером является творчество польского фантаста Станислава Лема (1921–2006). Одна из задач, которую литературными средствами пытаются решить писатели-фантасты, состоит в репрезентации неантропоморфного сознания. Такая задача внутренне противоречива: она требует от человека говорить о нечеловеческом, что подразумевает выход за пределы собственных границ, отчуждение от собственной сущности. При этом, поскольку писатель сталкивается с необходимостью исследовать границы бытия и мышления, подходы к ее решению равнозначны философскому поиску. В статье обсуждаются предлагаемые научной фантастикой способы репрезентации неантропоморфного сознания, особое внимание уделено лингвистической фантастике (Дж. Вэнс, С. Дилэни, Й. Уотсон, Т. Чан). На примере произведений С. Лема и советских фантастов А. и Б. Стругацких делается вывод, что одним из наиболее эффективных способов является обращение к фольклорным моделям, которые в контексте литературы и культуры ХХ века оказываются встроенными в русло традиций, разработавших языки описания состояний человеческого отчуждения.

В статье рассматриваются теоретические подходы к анализу антропологических аспектов религиозных мест памяти, связанных с почитанием христианских святых. Этот вид религиозной практики представляет собой своеобразное преломление догматически оформленной официальной религиозной системы, пропущенной сквозь призму традиционных верований архаического происхождения, в которой объектами поклонения являются как официально закрепленные материальные объекты (иконы, скульптурные изображения святых или Богоматери, поклонные кресты), так и неофициальные локально почитаемые святыни, в том числе родники, камни, деревья и даже ландшафты. Автор анализирует распространенные эссенциалистские и неэссенциалистские теории, используемые для интерпретации локальных культов святых, связанных с почитанием природных объектов: теории двоеверия и православного анимизма, народной религии, проживаемой религии, вернакулярной религии, материальной религии. Наиболее удачным методологическим подходом для объяснения исторической и культурной выживаемости религиозных мест памяти, по мнению автора, является акторно-сетевая теория Б. Латура. Будучи неэссенциалистским подходом, акторно-сетевая теория не делает отличий между разными типами акторов: людьми, природными (естественными) и сверхъестественными акторами. Природные объекты создают сеть между сверхъестественными акторами и паломниками, проявляющуюся в непосредственных практиках почитания, важным элементом которых являются соответствующие вотивные подношения. Природные акторы выполняют функцию медиации между мирами, осуществляя связь человека со сверхъестественным актором, который постоянно незримо присутствует в священном месте, и таким образом выстраиваемая сеть, имеющая для верующих важное психологическое значение, определяет социальную значимость религиозных мест памяти.