Literary editor's notes

Abstract

It is no coincidence that from time to time articles appear in medical journals sounding the alarm about the poor literary presentation of medical books and magazines.

Full Text

Не случайно время от времени появляются в медицинских журналах статьи, бьющие тревогу по поводу плохого литературного оформления медицинских книг и журналов. В центральном органе большевистской партии помещен был маленький фельетон²), бичующий медицинские учреждения и издательства за выпуск в свет неграмотной продукции.

Среди научных работников почему-то широко распространено мнение, что литературное изложение материала — простое, легкое дело. Это, так сказать, „идеологическая" основа безответственного, небрежного отношения авторов к литературному оформлению научных работ.

Вследствие этого многие из присылаемых в редакцию рукописей очень далеки от основных правил стилистики и грамматики, и в них нередко „язык запутан так, как клубок ниток, с.которым давно играл котенок²)

На редакционной работе мы накопили по этому вопросу значительное количество материала — курьезного и вместе с тем поучительного. Небесполезно подвергнуть разбору и обобщить хотя бы часть этого материала.

Все выдержки, приводимые в настоящей статье без указания источника, взяты из рукописей с сохранением орфографии и пунктуации авторов.

Фраза на пол-страницы, загроможденная терминами, фраза, в которой главное предложение окружено свитой придаточных (увы, часто между собой не согласованных!) с причастиями и деепричастиями — вот подлинно „академический" стиль в представлении некоторых авторов. В погоне за „красивостью" и „ученостью" они незаметно для себя создают подчас просто набор слов. Приведем примеры.

„Потерявшие свое значение за последние годы на нефтяной промышленности, где по технике безопасности разработаны правила, а по промсанитарии представлена возможность проведения основных принципов личной гигиены, сокращен рабочий день и введен дополнительный отпуск, открыт Всес. институт безопасности — на транспорте, где нефть является лишь техническим моментом пожизненно обслуживаемом несменяемом кадром в производительном процессе, эти суждения сохранили всю свою остроту".

В рукописи К. написано: „Для элемента внутренней культуры общего профиля не существует". Вряд ли автор смог бы объяснить, что вообще означает .общий профиль элемента"

Приведем еще образчик нестерпимой смеси канцелярских терминов и трескучих слов: „категорически и инструктивно внедрять в периферическую лечебную сеть консультативную обращаемость в прекрасной железнодорожной больнице Харькова и Киева, весьма авторитетно обслуживающие украинские дороги".

Из той же коллекции безграмотности: „Организовать лечебную помощь или приблизить к застрахованным урологическую, хотя бы диагностику, а если возможно и терапию, прекратив снабжение покрывающими ту и другую салолом и уротропином, или хотя ограничив" (точка). Кто может понять эту абракадабру?

Вот еще яркий образчик „высокого* стиля: „Сифилис деревни меняет качественно и эпидемиологически свою физиономию с революционной трансформацией ее социалистического сектора".

Синтаксическая конструкция фразы и порядок слов в предложении — один из важнейших разделов стилистики. Оказывается, что в фразе, состоящей из пяти слов („я завтра утром пойду гулять"), можно сделать 120 перестановок) И само собой разумеется, что при каждой перестановке меняется оттенок мысли, интонация и логическое ударение.

Однако некоторые авторы позволяют себе такие инверсии, такую „свободу" в расположении слов, при которой фраза становится безграмотной и бессмысленной.

„Реакция Бухштаба была сделана вскоре после поступления в клинику, давшая положительный результат", сообщается в статье д-ра П.

Или: „Впервые в 1917 г. перелита кровь больным умиравшим от газовой гангрены с блестящим успехом" (?!)

Рассмотрим ряд предложений, в которых неточность формулировки коверкает смысл и нередко приводит к абсурду. „Сравнивая процент смертности сторонников операции в любое время..." Конечно, автор имел в виду процент смертности больных по материалам сторонников... Или: „С этой целью группа кроликов получала внутрикожно живую культуру пнеймококка". Выходит, что целью задались не авторы исследования, а сами кролики!

В ряде статей встречаются такие выражения — „впрыснутые (?) кролики", „инъицироваиные мыши". Как будто кролики или мыши были кому-то впрыснуты.

В рукописи читаем: „состояние окислительных процессов, определяемое обычным методом газообмена считается теперь недостаточным". Между тем ясно, что не состояние процессов, а определение этих процессов методом газообмена считается недостаточным.

Можно ли принимать всерьез такое утверждение научного работника Б.: „О частоте отдельных форм недоразвития заднего прохода у иностранных авторов можно судить..."

Авторы Г. и Ф. решили, что „высота артериального давления не играет самодавлеющего фактора" (?!). Из работы д-ра А. мы узнали, что „... над (?) разработкой этой операции занимались такие имена, как Граф и др.“ Автор обязан знать, что разработкой (а не н а д разработкой) занимаются обычно не имена, а носители имен.

Покажем еще примеры сырых, непродуманных фраз, в которых написано совсем не то, что автор хотел выразить: „можно допустить, что эти авторы имели различные заболевания на кумысе". Повидимому, речь должна итти о больных с различными заболеваниями.

„При всяких жалобах на заболевание желудочно-кишечного тракта или при ином терапевтическом вмешательстве по отношению к работнику продпищеблока..." По смыслу написанного выходит, что „всякие жалобы" — это терапевтическое вмешательство.

„Мы имеем гиперлейкоцитоз, нейтрофилез, сдвиг влево, увеличивающийся с наростанием тяжести больного (?)“. Во-первых, почему мы имеем? Во-вторых, не „наростание", а „нарастание". В третьих, автор хотел сказать о нарастающей тяжести заболевания, а написал о нарастающей тяжести больного.

„Общее, что характеризует всех этих рабочих это большая физическая нагрузка в течение рабочей смены и отсутствие пыли". Надо ли доказывать, что отсутствие пыли относится к характеристике условий работы, а не самих рабочих.

Доцент А. Н. Антонов в статье „Медицинский воляпюк" ^]) справедливо пишет: „авторы же медицинских работ очень часто имеют перед собой не больного и даже не человека вообще, а случаи. Эти случаи у них ведут вполне реальную и самостоятельную жизнь..." И в нашей коллекции много таких неправомерных метонимий. „Обследовал 100 случаев гонореи". „Из общего количества 27 случаев, 7 случаев отрицали заболевания люэсом". „Отобрал случаи, которые регулярно посещали диспансер".

Совершенно не подозревая всей нелепости фразы, автор П. пишет: „12 гангрен — все умерли". „Наш материал состоит из 24 абсцессов и 4 гангрен". Или: „Вскрытие несчастных случаев (?) показывает сильно раздутые легкие" — сообщает д-р М.

Судя по словам одного автора, можно подумать, что человеческая нога живет вполне самостоятельной жизнью: „Чрезмерная нагрузка здоровой ноги может вызвать ряд субъективных жалоб со стороны последней".

Окулист X. считает необходимым „ознакомить участковых врачей с требованиями, которые предъявляются к глазу, желающему (?) подвергнуться операции".

Полезно напомнить слова А. Н. Толстого: „обращаться с языком кое-как — значит и мыслить кое-как: неточно, приблизительно, неверно'.

Нередко встречаются в рукописях такого рода выражения: „Эти находки не находят подтверждения". „Температура падала на второй день лечения. При длительном лечении рецидивов не наблюдалось вовремя лечения, кратковременное же лечение давало рецидивы". Трудно не заметить, что эта фраза очень плоха.

„Эти явления мы получили с помощью каменно-угольного дегтя, т. е. при помощи того же препарата, с помощью которого удается вызвать рак". Из-за обилия помощи получилась беспомощная фраза.

Один автор выразил свою мысль так: „более чем в 4 раза менее чем в Германии".

Разберемся, далее, в такой фразе: „принятый натощак стоварсол выделяется через 45 минут, а главное (?) выделение падает на вторую половину первых суток и выделяется препарат через 48 часов’. Как расплывчато, неумело изложена простая в сущности мысль. Авторы (их двое), повидимому, хотели указать, что стоварсол начинает выделяться уже через 45 мин., большая его часть выделяется во второй половине первых суток и, наконец, выделение его заканчивается через 48 часов.

В рукописях часто обнаруживаются примеры вредного многословия. Вместо того, чтобы сказать, что кафедра руководит практической и научно-исследовательской работой, профессор Г. пишет: „Кафедра... является руководящим центром и в деле практической работы и в области развертывания научно-исследовательской работы*.

Операция началась через 7 минут после введения новокаина. Автор же пишет об этом так: „Начало производства операции от момента введения новокаина началось через 7 минут".

Д-р Н. указывает, что больная „из других перенесенных заболеваний, кроме кори ничем не болела" (?!)

„Принимая во внимание наличие потери эластичности со стороны других сосудов..." Автор не почувствовал никакого неудобства от „наличия потери", да еще „со стороны". Между тем без „наличия" и без „со стороны" фраза становится вполне пригодной. Или: „Со стороны (?) анализа мочи явления мало меняются".

Авторы очень любят „освещать проблемы", „поднимать вопросы", „ставить на рельсы" и проделывают другие не менее серьезные вещи. „Случаи хореи обращают на себя внимание, как проблема более широкой постановки вопроса профилактики ревматических заболеваний". Один доктор решил „поставить на совершенно новые рельсы проблему смоляного рака".

Самые простые вещи иной автор излагает вычурным языком, чтобы придать большую „весомость" написанному. „В отделяемом имеется значительное присутствие крови". Имеется присутствие, да еще значительное!

В рукописях нередко встречаются тавтологии и амплификации — излишнее применение нескольких сходных определений.

„Вопрос этот окончательно и абсолютно еще не выяснен". .Подтверждает эту связь с ясной очевидностью".

Д-р X пишет самокритически: „В своей массе врач города и деревни не может похвастаться ни высокой культурой, ни уровнем культуры".

Надо, конечно, приветствовать стремление авторов медицинских статей обогатить свою речь образами, метафорами, яркими эпитетами, придающими тексту убедительность.

Но изобразительные и выразительные средства языка надо выбирать со вкусом, с уменьем. Без этого получается нередко конфуз. Д-р К. написал: „гегаровские расширители проходили через сфинктер матки играючи". Врачи Т. и Л. указывают, что „... значение этого патологического состояния у нас еще недооценивается и диафрагма ждет своей очереди". Нашелся и такой автор, который уловил „спружинившуюся мысль больного". Мудрено!

Увлекаясь изложением своего материала, иные авторы, очевидно, забывают о существовании грамматического управления.

„... в целях способствования уже наметившихся (?) репаративных тенденций../

„Мне пришлось убедиться в большом сходстве искусственно созданных образований нормальному илеоцекальному аппарату". Автор — профессор. Он, конечно, знает, что сходство бывает только с кем- нибудь или с чем-нибудь.

Из грамматики известно, что обстоятельственные придаточные предложения можно сокращать с помощью деепричастия только тогда, когда у главного и придаточного предложения общее подлежащее. Между тем, редкая рукопись обходится без погрешностей против этого правила. Несколько иллюстраций.

„Доказывая положение о единой сущности реакций воспаления и иммунитета Мечниковым был создан новый этап". „Сняв с огня смесь фильтруется"... „Отмечая ценные свойства... тем не менее задачей наших организаций..." Совсем как у Чехова: „подъезжая к сей станции у меня слетела шляпа".

Нередко авторы забывают, что если в одном предложении используются несколько глаголов, то их надо, кроме всего прочего, согласовать по виду. „Приходилось приложить..." „Мне удалось избегать..." Авторы не почувствовали, что эти фразы построены по типу „будем посмотреть".

Правила стилистики говорят о том, что не следует ставить подряд несколько существительных в одном и том же падеже. Так писать нельзя: „Необходимость изучения влияния присутствия микробов..." „Идя по пути исследования применения действия металлов", „... выполнения большинства (?) объема пузыря".

Во многих рукописях бросается в глаза бедность словаря, неуменье подобрать синонимы. Заладит какой-нибудь автор „наблюдать" или „отмечать", и глагол повторяется с неутомимым, но утомляющим постоянством десятки раз. А ведь стоит потрудиться, и можно с большим успехом найти такую форму изложения, при которой не будут назойливо мозолить глаза и уши одни и те же слова.

Фонетическая сторона тоже далеко не безразлична для литературной речи. Попробуйте, прочитайте вслух: „мы пришли к заключению об ухудшении после лечения", или „Эти больные были более.." (какое-то бульканье !).

Понятно, научные работы — это не поэзия, но минимальные требования к звуковой организации языка и для них необходимы. Если здесь не обязательна эвфония, то во всяком случае не должно быть и какофонии.

В русском словаре много иноязыковых элементов. Но медицинские работы особенно насыщены иностранными словами. Причины этого явления общеизвестны. И надо приветствовать выступление проф. Г. А. Рейнберга, поднявшего на страницах „Хирургии" (№ 10, 1938 г.) голос против ничем не оправданного засилья иностранных слов в советской медицинской литературе.

Многими иностранными терминами наша медицинская наука пользуется в силу необходимости, но некоторые авторы считают нужным притягивать за уши иностранные слова — пусть даже в ущерб грамотности и ясности! „... дает нам некоторые критерии инкриминирщ вать анилин в возникновении вышеизложенного „неврастенического" синдрома". Или: „Работа ... является важным бейтрагомк проблеме сна“. „Объясняется как результат Reiz’a". Неужели в богатейшем русском языке нет равнозначащих слов?!

Среди множества различных орфографических ошибок обращают на себя внимание некоторые, ставшие типичными. Трудно понять, почему большинство авторов пишет „вследствии", „обоих рук“, „в течений" и др.

Слишком часто искажаются и медицинские термины: лапоратомия, патология, инфицировать, томпон и т. д. С правилами пунктуации многие авторы явно не в ладах. Запятые щедро разбросаны там, где им незачем быть, и очень часто нет знаков препинания в нужных местах.

В ряде случаев „соавтором" в создании грубейших ошибок является, вероятно, машинистка. Но разве не обязан каждый уважающий себя и читателей автор тщательно проверить перепечатанную работу?

Несколько слов об архитектонике журнальных медицинских статей. Здесь выработался определенный шаблон.

„Традиционное" начало: „Такой-то вопрос, имеющий первостепенное значение, до сих пор окончательно не разрешен. Одни авторы говорят одно (здесь идет длинный перечень теорий и фамилий), другие с ними не согласны и полагают иное (опять длинный перечень фамилий и теорий), третьи... и т. д.“ На это уходит не одна страница текста.

В связи с этим в статьях часто обнаруживается явное несоответствие в объеме между литературным обзором и материалом автора. А некоторые списывают целые абзацы из классических учебников, из БМЭ или же пересказывают азбучные истины. Здесь полезно напомнить слова Достоевского: „А главное — не повторять уже сказанного или и без того понятного".

И, наконец, о выводах. Большую оригинальную статью целесообразно закончить выводами, которые в сжатой ясной форме подытоживают авторский материал. Но тут у многих авторов обнаруживается неумелый подход. Некоторые считают, что чем больше пунктов в выводах, тем „солиднее" представляется сама работа. У таких авторов встречаются среди выводов тривиальные истины. Другие, кроме действительно обоснованных пунктов, вписывают в выводы мысли, сами по себе правильные и не лишенные интереса, но отнюдь не вытекающие из авторского изложения — в тексте статьи читатель не найдет их подтверждения, это уже не выводы, из работы, а позднее пришедшие соображения. Вообще, надо отметить не всегда достаточно серьезный подход авторов к формулировке выводов — этой ответственной и трудоемкой части научно-литературной работы.

Многие рукописи носят на себе явные следы поспешности. О поспешности писателя Л. Н. Толстой говорил: „она вредна и, кроме того, суть признак отсутствия истинной потребности выразить свою мысль"

Над первым томом „Капитала“М.аркс работал 24 года, добиваясь предельного совершенства книги. „Если что-нибудь написанное мною я вижу месяц спустя, то оно меня не удовлетворяет и я снова все полностью перерабатываю", писал великий ученый Лассалю¹).

В феврале 1866 года Маркс сообщает Энгельсу: „Теперь рукопись готова... Я начал ее переписывать и исправлять стиль (подчеркнуто Марксом—Г. Ш.) как раз 1 января, и дело очень быстро продвигалось вперед, так как для меня, конечно, было только приятно вылизывать дитя после стольких родовых мук" ²).

Непревзойденные образцы подлинно изумительного по простоте и ясности стиля мы имеем в трудах революционных гениев — Ленина и Сталина. „Его сила — это его несравненный здравый смысл, широта его познаний, изумительная внутренняя собранность, страсть к ясности, неумолимая последовательность"—так рисует Анри Барбюс ³) образ И. В. Сталина. Эти черты нашего вождя полностью отражены в его творениях, в которых самые сложные проблемы, изложенные гениальным сталинским стилем, становятся понятными каждому читателю.

Простой и ясный стиль — плод непрестанного труда, плод большой, упорной работы. М. Горький пишет: „Вообще крайне трудно найти точные слова и поставить их так, чтобы немногими было сказано много". Гоголь говорил: „все непринужденное и легкое у художника достается слишком принужденно и есть плод великих усилий".

Это относится не только к художественным произведениям, но и к научному творчеству. „Изложение для печати моих первых научных исследований было для меня мучительным трудом... Часто в словах не получалось четкого выражения мысли. Я подолгу бился над отдельными формулировками"—рассказывает о себе академик Б. Келлер ⁴).

Если бы все авторы научных работ и журнальных статей, подобно академику Келлеру, подолгу бились над формулировкой своих мыслей, если бы они по-настоящему трудились над словом, над фразой, тогда стиль их работ и грамотность изложения были бы на должном уровне.

Но наши авторы слишком спешат — им не терпится увидеть в печатном виде свою продукцию. Они не приучены трудиться над словом. Многие руководители клиник и кафедр с легким сердцем пишут визы на скороспелых, недоработанных „трудах" своих сотрудников и учеников. Между тем надо „разрабатывать научные темы вдумчиво и исчерпывающе, потому что только так и может что- нибудь выйти' ⁵).

Замечательно образно сказано о литературной работе у Горького: «Уважение к читателю требуется от литератора так же, как от хлебопека: если хлебопек плохо промешивает тесто, если из-под рук в тесто попадает грязь, сор —значит хлебопек не думает о людях, которые будут есть хлеб, или же считает их ниже себя".

Все им написанное кажется автору особенно значительным и ценным, поэтому он никак не решается сократить свою статью, отжать из нее .воду".

В письме к молодому автору Ф. М. Достоевский пишет: „Величайшее уменье писателя — это уметь вычеркивать. Кто умеет и кто в силах свое вычеркивать, далеко пойдет. Все великие писатели писали очень сжато”.

Еще в XVII веке в своем научно-эстетическом трактате Буало говорил: „Не нужно лишнего, оно обуза книг, и ум насыщенный его отвергнет в миг".

В ряде случаев мы правим рукопись вместе с автором. Когда вскрываешь, показываешь ему несостоятельность, противоречивость, неблагозвучие той или иной фразы, он охотно соглашается ее изменить, замечая с приятным удивлением, что от вычеркивания целых абзацев и даже страниц его работа выигрывает.

Автор нередко жалуется: „к сожалению, никто ни разу не показывал, не учил, как надо писать, никто не исправлял, не критиковал; теперь я многое понял".

Кто же виноват в том, что научные работники сплошь и рядом начинают' писать, не имея никакой заботы о языке, о литературной форме изложения, не имея представления о трудности научнолитературной работы. Вопрос этот очень серьезен. Есть ли в наших вузах, в частности в медицинских (поскольку мы ведем речь об авторах-медиках), дисциплина, изучающая научное творчество, как сложный процесс, органической частью коего является литературное оформление научных работ? Такой специальной дисциплины нет ни в медвузах, ни в учебных планах для аспирантов, и никакая смежная дисциплина не занимается этим вопросом. Надо ли доказывать, что всестороннее изучение научного творчества принесло бы молодым советским ученым большую практическую пользу, воспитало бы в них .необходимое чувство ответственности, чувство любви к научному труду, к научному слову, помогло бы им овладеть формой изложения. Короче говоря, в формировании молодых научных работников такая дисциплина сыграла бы большую положительную роль.

Но независимо от того, станет ли научное творчество объектом специального изучения в ближайшем будущем, не подлежит сомнению, что уже сейчас нужен решительный поворот в точке зрения многих научных работников на литературное оформление трудов. Необходимо отрешиться от ложной предвзятой мысли, что можно „хорошо написать" работу без всякого труда, без особых хлопот.

Привить молодым научным кадрам правильную точку зрения по этому важному вопросу, научить молодежь методике и технике научно-литературной работы обязаны руководители кафедр и клиник, некоторым из которых придется при этом самим основательно переучиваться.

До последнего времени средняя школа уделяла мало внимания теории языка и литературы. Отсюда — серьезные пробелы в грамотности у большого числа молодых специалистов. Руководители кафедр и клиник не требовательны, они либерально мирятся с совершенно равнодушным отношением своих молодых сотрудников к вопросам языка и стиля (а иногда и сами страдают тем же...) А ведь вовсе не зазорно было бы засадить их за грамматику, за толковые словари! По воспоминаниям Н. Крупской Владимир Ильич — отличный знаток русского языка —часами просиживал за словарями.

Язык — это орудие мышления. Но этим сложным орудием надо пользоваться умело. Выдающийся языковед А. Пешковский говорил, что там, где нет грамматических знаний, „там не человек владеет языком, а язык владеет человеком".

Мы сознательно привели много примеров (хотя это очень маленькая часть нашей своеобразной картотеки), чтобы показать, что плохое литературное оформление медицинских работ носит характер не единичного случая, а массового явления.

Может быть, здесь сказывается не столько неграмотность, сколько небрежность авторов. А разве это лучше? Одно другого стоит. Посылка неграмотной недоработанной рукописи — проявление неуважения к своим трудам, к печатному слову, к редакции журнала и к читателям.

Итак, научно-литературная работа — это очень сложная задача. Только упорным, непрестанным трудом, при наличии положительных знаний языка и литературы, достигается то совершенство в изложении, которое делает сложную мысль предельно ясной и всем попятной. Надо прежде всего хорошо продумать содержание работы в целом, установить строгую последовательность своих мыслей, внутренний их распорядок, определить соотношение структурных частей, т. е. надо иметь план работы, а затем уже писать. Писать и исправлять, беспощадно вычеркивать и снова писать до тех пор, пока каждая фраза не станет отточенной. Именно так работают все талантливые мастера — писатели и ученые.

Руководящим принципом в научной работе должны быть мудрые слова Маркса: „В науке нет широкой столбовой дороги, и только тот может достигнуть ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам¹).

1) „Правда’, 7 июня 1939, На фронте борьбы с плевками.

2) Ленин, соч., т. XVI, стр. 313.

1) Пешковский, А., Вопросы методики русского языка, лингвистики и стилистики. 1930 

1) Советский врач, журнал, № 7, 1937 г.

1) Маркс и Энгельс, соч., т. XXV, стр. 398—399.

2) Т а м ж е, т. XXIII, стр. 326.

3) А. Барбюс, „Сталин", 1936, 3-е изд., стр. 271.

4) „Фронт науки и техники", № 3, 1935.

5) Маркс и Энгельс, соч., т. XXVII, стр. 290.